Глициния

Перголу с глицинией я нашел еще летом. Шел и думал – вот странно, весь город зарос виноградом, плющ свивается по стенам в толстые жгуты, иногда на штукатурке виден след, как от доисторической рыбы – отпечаток скелета огромного плюща, который жил на стене так долго, что рухнул под собственной тяжестью. А глицинии почему-то нет. Разве что в ботаническом саду растет прекрасный экземпляр, ну так на то он и ботанический сад.
И вот она нашлась. В узком дворике между двумя дворцами и площадкой старой крепостной стены, выступающей углом над обрывом. Над стеной сгрудились столики крохотного кафе. Я взял себе чашку капуччино, сел с видом на глицинию и принялся ее рассматривать.
Сюда выходил один из подъездов дворца, небольшой портик с пучками белых колонн, пандус, высокий базальтовый фундамент. Серые толстые балки перголы торчали, как забытая вешалка перед входом. На фоне темного камня туча зелени выглядела особенно светлой, и я подумал, как же прекрасны будут здесь лиловые гроздья весной. Белый портик, ребристая синяя тень от серых балок, темный камень и лиловая пена глицинии. Обязательно приду весной, подумал я. С красками.
И пришел, конечно же. Апрель выдался холодный, но мне не терпелось. На узловатой лиане, - как плеть из множества змей, - не было еще ни единой грозди, но я все равно взял у кафе стул, сел в тень от живой изгороди и сделал быстрый рисунок – пергола, ствол глицинии, будто навязанный небрежными узлами, первый проблеск зелени, полосы теней, и, конечно же, базальтовый фон. Я работал без цвета, только темными и светлыми пятнами, это очень помогает потом, когда уже строишь окончательную картинку.
Дома я посмотрел на рисунок и остался доволен. Тут же, еще на свежую голову, сделал с него акварельный эскиз. Самое темное место щедро залил сепией и ультрамарином, выделил полосы света, дорожку из камней через газон, тоже прочерченную тенями от кустов. Лучше всего это место выглядело до полудня, когда тени длинными прозрачными полосами ложились на перголу и колонны портика.
Я еще раз посмотрел на рисунок. В карандаше было как-то не так заметно, что дорожка из отдельных плоских камней ведет прямо в угол перголы, туда, куда ложится самая густая тень. Краска растеклась неровным пятном, и я подумал, что было бы забавно сделать там, в углу, скамейку. Если сесть на нее, когда солнце светит еще справа, окажешься почти невидимкой.
Я начал воображать этого невидимого. Я не знаю, как он выглядит, потому что он – в тени, я вижу только силуэт. Я могу, например, вытянуть ему руку вдоль скамейки, небрежно положить ногу на ногу, чуть склонить голову. Я не вижу выражения его лица, но, судя по всему, он улыбается. Даже насмешливо. Разумеется, он потешается надо мной – вон что удумал из случайной кляксы, настоящий художник, смотри-ка!
Отличная идея, подумал я.
Вся следующая неделя, как по заказу, выдалась солнечная и теплая, и к выходным моя глициния расцвела. Она была такой яркой, такой сияющей, что воздух вокруг приобретал лиловый оттенок, и даже на колоннах просматривался явный лиловый блик. Я обходил заливкой пышные, как песцовые меха, как кипящая пена, гроздья – густыми потеками синего и коричневого, - и только с самого донца, почти с изнанки этой бахромы добавлял немного цвета самим цветам, а он уже отдавал оттенок белой бумаге, так что казалось, будто закрашено все. Синие ребристые тени ложились на соседние балки, а в самом углу, под нестерпимо яркой лиловой кровлей, стояла скамейка, и тень на нее падала так, что, если как следует вглядеться, можно увидеть сидящего человека.
Всякая хорошая вещь должна содержать в себе – саму вещь, ее суть и, если можно так сказать, пользу. Затем – противоположность этой вещи, ее отрицание, ее бесполезность. И, обязательно – некую тайну, секрет, не обязательно явный, но все же выступающий на поверхность. Он-то и делает из картины – картину, а не просто воспроизведение действительности. Даже в фотографии. На хорошей фотографии обязательно есть что-то, чего нет в действительности – какой-то блик, какой-то лишний цвет, какие-то искажения. Добавление этого секрета в реальность – и есть творчество. Во всяком случае, я так считаю.
Я закончил рисунок, отложил его, посмотрел с пяти шагов. Он мне нравился.
- Друг мой, - сказал я вслух, обращаясь к тени на скамье, - по-моему, мы заработали большую чашку капуччино.
Цветет глициния, и я теперь очень люблю сидеть здесь до полудня. Лилово-белые плети свешиваются с серых, рассохшихся балок. Воздух постепенно прогревается, и цветы начинают пахнуть. Этот запах, как облако, окутывает весь дворик, смешивается с отраженным лиловым светом. Свет и воздух становятся гуще, замирают, застывают, и огромный тяжелый шмель гудит так громко, будто это теплоход сигналит с реки.
Длинные тени расчерчивают лужайку, постепенно солнце перемещается ближе ко мне, а тень от дома выше по холму накрывает маленькую террасу с пятью столиками у кафе.
Тогда я встаю со своей скамейки и иду за стеклянную дверь, взять чашку капуччино. Один из стульев стоит чуть поодаль, на него забавно ложится тень от живой изгороди и деревьев, - на гравии дорожки получается такой силуэт, будто кто-то сидит, склонившись то ли над книгой, то ли над блокнотом.