О литературной сказке и письмах друг другу

- Стало быть, надо начинать с азов...
Азовское море! - с воодушевлением заорал он
и пустил воду.

Из высказываний Воще Бессмертного

У Проппа есть несколько фундаментальных работ о волшебной сказке. Рассматривая корни всех описываемых событий, он предлагает следующую мысль: сказка становится сказкой после того, как перестает быть прямой инструкцией. Прямая инструкция гласит: юноша идет в загробный мир, на границе загробного мира встречает стража, проходит испытание и получает магические способности, необходимые для успешной жизни в этом мире; часто ему приходится для этого умереть и воскреснуть. Когда человек перестает жить бок о бок с лесом, зависеть от умения волшебным образом приманить зверя и удачу в охоте, когда его божества из зверей становятся антропоморфны, инструкция утрачивает смысл и превращается в сказку: вышел Иван-царевич из дому, дошел до темного леса, видит избушку, в избушке - яга. Повернул Иван избушку к себе, нашелся, что ответить яге, сумел поесть в ее доме – получил крылатого коня или сам обернулся птицей, полетел за тридевять земель добывать себе счастье, добыл, да по дороге домой братья-завистники его убили, но так или иначе добытая живая и мертвая вода - воскресила. Ну и так далее.
То, что было прямыми указаниями, стало сказкой, литературой, обросло невиданными подробностями, совершенно чуждой изначальным инструкциям логикой (В частности – героя убивают братья из зависти, а не происходит обязательный процесс смерть-воскрешение. Причина необходимости этого процесса забыта, и включается чуждая логика:убит из зависти.), а часто - и моралью, которой в инструкциях в принципе днем с огнем не сыщешь.
И в то же время – даже в таком виде остается именно инструкцией. Как совладать с драконом. Где обрести соровище. Как выручить того, кто потерял душу. Особенно - авторская сказка. К изначальной фольклорной сказке она имеет обратное отношение – и снова превращается в инструкцию, но остается при этом литературой.
Понятное дело, что больше всего в сказке мы ценим волшебство и приключения, собственно, это самое сочетание и делает сказку сказкой, а еще – счастливый конец, он абсолютно необходим.
Но помимо этого, в сказке по-прежнему самым ценным, тем, что составляет ее ядро, остается инструкция. Она даже может иметь мораль-довесок. Но прежде всего это – инструкция: как получить то необходимое, что придаст жизни полноту и счастье - не просто же так множество волшебных сказок начинаются с потери, с недостачи: принцессу похищает дракон, неведомый враг топчет посевы, у сыновей царя нет достойных жен.
И вот вопрос. Если рассматривать современную литературную сказку именно с этой точки зрения, то какова будет эта инструкция?

Последний же враг истребится: смерть.

Надпись на могиле

Так или иначе, в большей или меньшей степени это инструкция к спасению гибнущего мира и личному бессмертию. Возьмите любую современную сказку. Если в фольклорной сказке беда грозит конкретному человеку, хозяйству или царству, то современная сказка охватывает весь мир. Потому что она – литература. А литература христианской Европы вся целиком выросла из одной конкретной истории спасения мира и обретения личного бессмертия.
А из чего состоит эта Книга, вы когда-нибудь задумывались? Новый Завет, я имею в виду. Да, четыре книги свидетелей, а еще? Среди прочего - 21 письмо. Плюс Откровение, где довольно подробно описан конец света.
Двадцать одно письмо - о том, как все изменилось. О том, как теперь жить и быть с этим новым. И это только те, что сохранились, в этих же письмах упоминаются другие, утраченные.
Эта литература – эта инструкция, как быть, когда все изменилось, - вся насквозь пронизана утешением, Тринадцатая глава первого Послания к коринфянам – образчик утешения, может быть, лучшие слова о любви и ее силе, которые когда-либо были записаны человеком. И одновременно с этим Завет составляют четыре описания одной чрезвычайно непростой жизни.
Так вот, что очень интересно. За последние лет пятьдесят появилось более чем достаточно авторских сказок, описывающих чрезвычайно непростые жизни, непременно ставящих вопрос спасения мира, непременно ставящих вопрос личного бессмертия. Я даже перечислять не буду, их очень много.
И вот теперь я хочу подробно остановиться на одном конкретном цикле: приключения сэра Макса из Ехо. А еще точнее, на книге из второго цикла, «Хроники Ехо», история, рассказанная Мелифаро, «Обжора-хохотун».
Из книги в книгу в первом цикле «Лабиринты Ехо» строится картина обучения героя. И даже цель поставлена – спасение мира. Из книги в книгу Макс меняется, растет, получает новые способности. Цикл заканчивается на том, что герою удается спасти Мир, окончательно и бесповоротно, а у него впереди еще очень немало лет если не счастья, то чего-то очень к нему близкого. Вроде бы счастливый конец, верно?
Но впоследствии (первый цикл, "Лабиринты Ехо", завершен, второй - "Хроники Ехо" - еще не начат) появляется «Энциклопедия мифов», где вдруг выясняется, что далеко не все так просто. Что одновременно с тем Максом, которого обучали в Ехо, в нашем мире жил и маялся его двойник, которого то ли обучали, то ли проводили по неведомому лабиринту, запугивая и дразня, с неведомой же целью. Это книга о медленном, тяжелом, хотя и очень увлекательном продвижении к собственному призванию.
И если после «Энциклопедии» перечитать "Лабиринты", то можно увидеть, что при неиссякаемом оптимизме главного героя, все книги, в сущности, о том, как действительно тяжело и непросто быть им, сэром Максом из Ехо, как каждое приключение дает новые знания и силы, но и непременно отнимает кусок, иногда - очень немалый, чуть ли не самую суть жизни. А окончательное обретение предназначения - вечная вахта в Тихом Городе, приправленная сознанием собственной незаменимости, - выглядит просто кошмаром.
Сам автор книг, отвечая на вопрос, как появились эти истории, как-то сказал, что очень уж хотелось восполнить пробел: читать хотелось именно что-то такое, а ничего подобного не было.
На самом деле - было. По фабуле - было множество книг с иными мирами, где мир необходимо спасти, а для этого - провести героя длинным извилистым путем. Чего действительно не было - это книг о том, как страшно, тяжело и сбивчиво идет человек к своему предназначению, какой странной вещью может обернуться собственная сила, как непросто быть ее носителем и как заказан этому носителю путь «домой» - он никогда не возвращается в тот мир, который спас. Пожалуй, я могу назвать только цикл о Мерлине Мэри Стюарт, да еще несколько книг Хайнского цикла Ле Гуин. И, конечно же, вся линия Фродо во «Властелине колец».
Когда цикл возобновляется – если это можно так назвать, - сэр Макс из единственного рассказчика становится просто действующим лицом в рассказах других людей. И то – далеко не каждый раз. Каждая новая книга пишется с участием новой «звезды», и речь вроде бы идет все о том же – о чудесах и приключениях. Но уже в рассказе Джуффина появляется то, чего никогда еще не было в цикле: стремительное и радостное воссоединение человека и его призвания, его обретает Абилат Парас, будущий королевский врач.

Я просто пускал пробные шары.
Я просто выдувал мыльные пузыри.
Но все сбылось.

Человек с девятью призваниями

И, наконец, "Обжора-хохотун".
Открывают книгу размышления Триши: она окончательно и бесповоротно сбывшийся человек. Везет же ей!
А ведь еще в «Жалобной книге», одном из самых «московских» романов, которые я знаю, это прозвучало бы приговором, ужасной участью. А здесь, посреди сбывшегося города, только и звучит: смотри, какое все.
Далее следует рассказ Мелифаро, близнеца самому себе, очень похожего на Макса-1 и Макса-2 в «Энциклопедии». Мелифаро, Страж, находится в двух ипостасях одновременно, и встречаются они только на Границе. При этом сам Мелифаро – несомненно сбылся. Не так много людей (или литературных героев), услышав предложение поработать, одним прыжком оказываются на люстре от избытка восторга.
Пожалуй, до этой книги я ни разу не сталкивался с такой историей: это рассказ человека, который совершенно убежден, что быть им, Стражем Мелифаро – самая лучшая судьба из всех возможных.
Бывало, что главному герою сказки (она же – инструкция по обретению счастья) приходилось туго, бывало, что он попадал в увлекательные приключения, ему могло быть грустно, смешно, до чертиков интересно. Но никогда так не было, чтобы проступила эта спокойная уверенность человека, который идет «сбывать» себя, и не важно, в пасть какому льву он при этом засовывает голову, он абсолютно спокоен за себя. Не за прошлое или будущее - они как раз могут быть какими угодно, - а за себя.
Нет, все же одного такого героя я могу назвать – Теофил Норт Уайлдера. Но в русскоязычной литературе?
И я думаю, что это как-то связано с книгами как письмами друг другу. И с теми, изначальными письмами о том, как жить, когда все изменилось. Что общее послание о том, как это печально, трудно и увлекательно – быть нами, быть героями наших книг и наших писем, - сменилось на "да!" Сменилось на "можно!" На рассказ о том, как это великолепно и замечательно – быть нами и нашими героями. На четкую и понятную инструкцию, каким именно образом наполнять жизнь смыслом. Мы не хотим друг друга пугать. Мы не хотим друг друга учить. Мы ощущаем себя так, как будто у нас одновременно очень мало времени - и вся вечность в запасе. Мы торопимся передать весть, передать наше "да", передать утешение как можно шире, как можно скорее – и в то же время делаем это в самой ненавязчивой форме, в форме волшебной сказки, небылицы, в виде случайных писем, обрывков, дневниковых записей.
Мы просто выдуваем мыльные пузыри.
И всегда, всегда в этих письмах есть указания на то, что их гораздо больше, просто многие утрачены.
Или еще не написаны.