Рождество

Все несу с собой, мне все мое надо. Низкие потолки, полутемные комнаты, комариный зимой и летом подвал. Стены в трещинах, плесени и надписях – мои стены, цвета когдатожелтой штукатурки, кривые, распухшие и в пятнах, как подбитый глаз. Жестяные крыши в синих и рыжих потеках, мусорные баки, скользкие от гнили.
Все беру, мне все здесь надо.
Блеклое небо, грязный снег, тьма на полгода, холода, больные уши, запах календулы в компрессе. Вытертый медведь с одним стеклянным, одним пуговичным глазом. Вялая перебранка соседок.
Прогулки сначала в сад, потом в школу – туда по темноте и обратно по темноте, снег искрится синим, лед ставит подножку – ух ты, да здесь же каток раскатали, черную дорожку замерзшей лужи отполировали до блеска, если как следует разбежаться, можно вдоль всей школы проехать, лишь бы устоять на ногах. Холода, холода.
Лихорадочные сборы утром, потому что проспал, жадные пробеги до кухни вечером – можно, я это съем, ты опять кусочничаешь, ужинать не будешь, еще как буду, и все равно ночью полезу шарить в холодильник за крохотными котлетами в стеклянной латке, утром услышу – шесть же котлет оставалось, ну кто сожрал, я же предупреждала, это на вечер!
Бесконечную нищету вокруг и горы золота в книгах. Днем на линейке в пионерском лагере – почему все дети как дети, а ты не можешь выглядеть прилично? Что это за куртка у тебя, она же мала на два размера? Подумаешь, мала, зато любимая, я ее уже пять лет ношу, ну, вырос, что ж теперь сделаешь. Вечером натянув одеяла на головы, свистящим шепотом – и тогда Джонатан Смолл увидел, что его нагоняют и вывернул сундук с сокровищами над Темзой, а их потом так разнесло течением, что никому не найти, а он только смеялся, - героический жест каторжника, достойный принца крови. Позже – сокровища индейцев майя, стивенсоновы пиратские сундуки, буссенаровы бриллианты, - и пирожки с повидлом за семь копеек в ларьке у Василеостровской, потому что с мясом – за одиннадцать, а это уже дорого. Ярчайшие каталоги «Отто» на диване в коммунальной квартире – нифигассе, какие машинки и конструкторы! Подаренный кем-то паззл, метр в квадрате, стокгольмский порт, собирать три дня без перерыва, никогда не надоедает, никогда этого живьем не увижу.
Мне все это надо, все беру с собой. Вот путь мой крестный – по темному городу из метро, мимо ларьков с пирожками, мимо пышечной на желябова, к репродукциям миниатюр французских рукописей в публичной библиотеке, каждая страница - как витраж в солнечный день. Пальцы красные от холода, потому что одну пару варежек потерял, второй теперь до следующей зимы не купят, зато за пазухой – тряпица, обрывок черного бархата, а в ней стекляшки, немыслимо цветные, радужные на солнце и в свете настольной лампы.
Все заберу с собой, все до последней трещины, до капли черной воды.
Когда воскресну на третий день, приду к себе по ту сторону, скажу: смотри, Государь, я жил со всем этим тридцать лет и три года, на берегу самого темного моря забрасывал свои сети. Можно, это все спасется, все, до последней пуговицы? Можно?
Ну конечно, отвечу я, иначе зачем бы все это.